Анфиса Ковганюк пишет:
Колеса старой «нексии» шелестят по асфальту, срываясь, порой в рычание на участках, где дорога еще помнит руки советских тружеников. Город отпустил меня с лёгкостью, одарив прощальным ароматом солярки из проезжающей мимо фуры. Впереди дорога к месту, которое манит как магнит, пугает и завораживает. В наушниках тихо поёт Мумий Тролль, тихо потому, что боюсь упустить, если мне что-то скажут мои попутчики. Но они тоже молчат. Молчат и смотрят в окно.
Мимо проносятся чьи-то аккуратные маленькие домики с покатыми крышами и высокими заборами. Все-таки есть у наших людей страсть к высоким заборам. Позже кирпичные домики Чирчика сменяются низкими саманными строениями. Мне кажется, что если вытяну руку, я почувствую, как моя ладонь касается всех неровностей глины, как из щелей сквозит легкий холодок. Мне хочется прикоснуться к этим каменным заборам. Просто идти и вести раскрытой ладонью по горячим камням, чувствуя, как они игриво обжигают мои пальцы. Чувствуя, как из старых трещин колется трава.
Потом я вижу реку, которая неуёмным напором сквозит через шлюзы дамбы, завихряясь и перетекая в широкое русло уже чинным и ровным потоком. Река цвета кофе с молоком. Значит, выше сошли сели. Ветер игриво колышет сорняки в виде колосьев пшеницы. Ловлю себя на мысли, что не знаю, как они называются, но прекрасно помню, что эти колоски способны распадаться на кучу приставучих колючек.
Тут понимаю, что я часть всей этой красоты вокруг. А все – это часть меня. Что это я играю с колосками сорняков и это я чинно греюсь на солнце, камнем забора. А вон там спешу за своей мамой, виляя маленьким курдюком. Мои маленькие бараньи ножки заплетаются, вокруг сигналят машины, мне страшно, но бегу. Это я еду в клетке-прицепе и время от времени машу длинной гривой. Там, выше, тоже я – стою, раскинув пушистую крону, одиноким дубом на вершине холма. Я даю ровный круг тени и я, та, что растёт ниже, уже раскрылась большим жёлтым цветком и киваю в такт лёгкому весеннему ветру. Который тоже я.
Автомобиль трясется на неровностях дороги. Наверное, ее тут никогда не отремонтируют. Чувствую, как хрустит сухая ветка, когда мы случайно наехали на нее колесом. Это я – сухая ветка, нежусь на солнце и подпекаюсь раскалённым асфальтом снизу. Это меня придавливает к асфальту натруженная резина колеса. Это я расскалываюсь пополам и продолжаю лежать на солнце теперь уже в двойной компании себя самой. Автомобиль проезжает мимо холма, где я широким, ровным лугом, вальяжно раскинулась на склоне. Там упитанной коровой смотрю на трассу. В моих, полных вселенской печали глазах отражаются блики мягкого весеннего солнца. Это ведь тоже я – весеннее солнце. Припекаю бока черной коровы, накаляю асфальт, настойчиво просвечиваю сквозь трещину в заборе, оставляя причудливый рисунок света на утоптанной тропе. Я, этой тропой петляю мимо редких строений и ухожу далеко вверх, скрываясь за облаком. Ведь это я, то облако, пушисто скрываю вершины, окутывая их плотным молоком тумана, готовая расплакаться дождём в любой момент.
Мы подъезжаем. Уже видно как дядь Жорик (Большой Чимган), заигрывает с нами, то выглядывая из-за холмов, то скрываясь, когда дорога круто петляет. Видно как свет играет на его извечных снежниках. Чувствую холод его вершины, он так притягателен. Как если бы с жуткого похмелья, проснувшись в доме, где нет ни капли воды, вы вдруг увидели рекламу кока-колы, где в стакан со льдом, порывистым бульканьем наливают колу и стакан резко запотевает от холода, а потом этот холод стекает, ровными каплями по прохладе стекла. И вы смотрите, терзаемые жаждой, на эту картину, и кажется, что уже буквально чувствуете, как обжигающих холод этого заразительного напитка касается губ, и большими партиями-глотками проникает вниз, глубже и глубже по пищеводу, оставляя прохладу позади себя. После чего хочется поежиться и потянуться за стаканом снова, сказав про себя «бр-р-р». Но это всего лишь реклама и у вас нет этого стакана холодной газировки. И от этого понимания жажда становится еще невыносимей.
Так и я, смотря на сахарные склоны БЧ, истощаю себя мыслями о том, что сегодня меня там не будет. Что моя нога не застрянет в расщелине его красных скал, что не буду идти по сыпучим камням, скатываясь на каждом третьем шаге. Что я не почувствую остроту расколотых камней, через нежную подошву городских кроссовок. Сегодня не могу ощутить прилив уверенности, когда рука нащупывает хорошую «хапалку» в скалистой расщелине. Не почувствую, как видимая гладкость большого камня щекотно чувствуется тысячей пупырышков всей ладонью. Понимаю, что мне никогда не утолить эту жажду. Даже если брошу все, что у меня есть и приеду сюда навсегда, мне не удастся насытиться этими ощущениями. Все это не то. Мне бы хотелось просто стать частью всего этого. Натужно скрипеть старой канатной дорогой над покатым склоном. Гордо манить туристов широкой тропой Малого Чимгана, игриво стекать Аксаем с ледника, мимо всех палаточных лагерей, перекатываясь через огромные камни и стачивая их от года к году, а порой даже дробя их на более мелкие. Хочется быть снежным надувом на длинной змее западного гребня и медленно таять день ото дня.
Мы выходим из машины и направляемся к лагерю. Останавливаюсь, забираюсь на лежащий чуть поодаль от тропы валун и оглядываюсь вокруг. Глаза слезятся от яркого солнца, но я не хочу надевать очки: не хочу, чтобы что-то ограждало мне от всего этого. Чувствую как где-то там, глубоко в груди, в месте, которое по недоразумению названо солнечным сплетением, зреет сгусток какого-то ощущения. Тепло от валуна, на котором я стою, ветер ощущаемый моими раскрытыми ладонями, виды, которые открываются моим глазам – все это струится ко мне и сосредотачивается там странным сгустком непонятного мне ощущения. Потом сгусток будто бы лопается мягким воздушным шариком, и приятное тепло растекается по моему телу, принося с собой какую-то странную вибрацию. Я понимаю, что я сейчас как камертон – на одной ноте со всем, что вокруг меня.
Поднимая взгляд, вижу, как низко пролетает огромный орёл и машет крыльями в такт каждому моему вздоху. Время замедляется вокруг, что я как будто бы в повидле еще пока вязкого янтаря, готовая навсегда застыть жалкой мошкой в камне этого момента. Чувствую, как моё сердце убыстряет ритм, как во рту возникает медный привкус из-за пульсирующей вены под языком. Это сродни кульминации сексуального возбуждения, но куда глубже и шире, чем даже самый многократный оргазм, который когда-либо получала. Все это длится всего лишь несколько мгновений. Спускаюсь с камня и иду к нашему лагерю. Сегодня наши второразрядники спустились с вершины, пройдя два сложным маршрута. Улыбаюсь и смотрю им в глаза. Мы приветствуем друг друга, объятиями и дружеским похлопыванием по плечу.
Когда обнимаю каждого из них, чувствую, как бьются их сердца. Я чувствую, что они бьются в одном ритме со всем здесь, в одном ритме с моим.
Я дома.
Анфиса Ковганюк
Ещё от Анфисы на НОН:
«Лист избавлений» и «Лист желаний»