Матизная история 30. Такси не надо

Водитель «Матиза», невысокий крепыш в бейсболке, начал тыкать кнопки в поисках мелодии: Юлдуз, Джахонгир… и поставил какой-то шансон тюремно-лагерной тематики «мама, решётка, кровь, кресты, могилка».
— У вас вроде Озодбек запел песню «Анжанчасига». Поставьте лучше его, — попросил я водителя.
— Это не Озодбек был, а Джахонгир. У них вступления похожи. Его вы точно слушать не будете, — почему-то решил за меня водитель и поставил Юлдуз.

Джахонгира я, как раз таки, слушаю. Особенно ту песню, где фигурирует его вездесущий друг Турсунбай.
Юлдуз-певицу я люблю и поэтому снисходительно воспринимаю ужимки и прыжки Юлдуз-селебрити.
«Адолат тановари», «Шоир юраги». Уже за эти две песни я Юлдузке все прощу.
Её песни всегда в машине моей были, когда колесили по Среднему Западу Америки. Я как-то Коле из Тбилиси поставил кассету Юлдуз и перевел тексты песен. Позже, Коля время от времени просил меня в машине: «Бахтийар, поставь песню Йулдуз про маму, пожалуйста». Я ставил. Юлдуз пела. Коля плакал*.
Так в салоне «Матиза» Юлдуз стала петь сильную и грустную песню о родине и чужбине.

Тем временем мы подъехали к ******ной. Если помните, мы договорились за четыре тысячи сумов доехать от генерала Петрова до 18 квартала Юнусабада. Я, по своей давней привычке, сидел на заднем сиденье. Впереди девушка в чем-то черном, высоких черных сапогах поднимает руку.
«Матиз» останавливается.
— Такси? – спрашивает в приспущенное окно довольно приятная молодая женщина.
— Такси, — отвечает водитель. – Вам куда?
— Нет, спасибо, не надо.

Нет, так нет.
Мы привыкли, что «матизники» порой чуть ли не по тротуару ползком едут, через каждые два метра тормозя и уговаривая пешеходов сесть в машину.
Так же привычно, что не все хотят подсаживаться в такси с пассажиром. Мало ли кто сидит на заднем сиденье. Особенно избирательны при этом молодежь и дамы.
Словом, погруженный в свои мысли о только что прошедшей полу-презентации и предвкушая предстоящее (безалкогольное, кстати) застолье у зятя, я ничем не отметил этот заурядный факт.
От мыслей отвлекает водитель.

— Она тут постоянно стоит.
— В смысле, — выплываю из внутреннего сознанья.
— Раз шесть я тут видел ее здесь. Где-то в семь вечера она сюда выходит. Три раза меня останавливала и каждый раз спрашивает: «Такси?». Услышав в ответ «Да», говорит «Не надо» и дальше стоит.
На третий раз любопытство меня разобрало: зачем останавливает? Почему не садится? Проехал до разворота вперёд, развернулся и встал через дорогу, наблюдаю.
А она стоит руку поднимает. Останавливаются подле неё: «Жигули», «Волги», «Нексии», «Лачети».
С каждым водителем обменивается короткими фразами. И не садится ни в одну. Тут подъезжает иномарка. Навороченный «Мерседес» такой, явно не таксист. Тоже короткий диалог, она смеётся, садится в машину и уезжает.

— Хм. – Помолчав, говорю, — и даже зная это, увидев собственными глазами, ты все равно остановился сегодня возле неё?
Он что-то говорил, рассказывал, упомянул Катартал. Я кивал, соглашался, мотал головой, не соглашаясь, а сам вспомнил, что не смог дать определение выражению глаз той молодой женщины. Нет не тревожное, не оценивающее, не беспокойное, не усталое, не испуганное, не презрительное и не призывное. Если всё это слить и перемешать вместе, то в вашей пиале получится именно то выражение.

Уверен, что водитель такси все прекрасно понял ещё в первый раз. Ему и хочется, и колется, и зудит в заднице, и снять ночную бабочку хочется, и денег жалко и он, типа, с «такими» не связывается.
А «такие» есть везде. Даже в самой благополучной стране мира. Ничего хорошего в этом нет. Но она честнее вот этого крепыша в бейболке. Это же страшно, стоять в темноте на кольцевой и садиться в машину к незнакомым самцам. Потому и взгляд такой смешанный, что оценивает каждого: не уровень доходности, быть может, а степень возможной опасности.

Как-то сотрудница Е. готовила интервью с человеком из бомонда, про которого говорили, что он – гей.
Сотрудница после интервью сказала, что выяснила: он не гей, а бисексуал.
На что коллега, прекрасная Л. спокойно сказала: «Бисексуал – это трусливый педераст».

Тот, кто разворачивается и едет лишние несколько километров, чтобы типа только посмотреть на то, как работает «такая» – бисексуал.

* Он и не Коля вовсе, а Каха. Но так как американцы его имя коверкали совсем уж неприлично, а кому понравится, если его будут окликать: «Кака! Кака!», то Каха предпочел представляться как Коля. Каха был из района Плеханова в Тбилиси, до Америки был в личной охране семейного дома Джабы Иоселиани и ездил по северу штата Индиана на стареньком золотистом Бьюике 1990 года с мягкой крышей. Я как-нибудь напечатаю записанные мной «Грузинские рассказы». Это про Каху Чидаобашвили и Котэ Марташвили (фамилии изменены).
Всё руки не доходят. Могу даже заголовки сказать: «Не успел», «Slow», «Яблоки», «Кое-что в трубочке», «Настоящий тбилисец».
А вы напоминайте мне, несобранному такому.