Шёл снег 1966 года

Вам различим зелёный трактор слева, на другой стороне улицы? Давным давно, до декабря 1979 года там был наш дом номер тринадцать. Проезжая часть улицы Фуркат была по правую сторону от дубов. А по левую были дома.
Номер один – это кинотеатр Навои. На его примерно месте «Навруз» стоит.

Номер три жила семья совершенно рыжих узбеков. Мурод учился в параллельном со мной классе, его брат Манноп в параллельном классе с одним из моих старших братьев. И девочки в той семье тоже были огненно-рыжие.

Номер пять была вулканизация, где работал папа рыжих детей. Он был молчаливый такой крепыш. Молча латал нам старые автомобильные баллоны. Молча накачивал, проверял герметичность в огромной ванне. А потом мы на баллонах плыли по Анхору-Бурджару. “Пам-парайрум” начинался в вулканизации по улице Фуркат, дом пять. Знаете самсышную у акведука возле «Узбекфильма»? Там у моста есть вулканизация-автомастерская, которая принадлежит следующему поколению той же семьи.

Номерь семь был хозмаг. В том хозяйственном магазине мы купили холодильник «Саратов-2», который я на магазинной тележке привёз домой.

Потом шёл сквозной переулок с улицы Фуркат на улицу Бешагач. Мы в детстве застали трамвай, которой тогда ещё ходил от вокзала до Чорсу: по «девятке», по Бешагачу, мимо Чакара. В переулке жил Батыр, одноклассник рыжего Мурада из параллельного “Б”, его братья Носир, Закир и Хамид. Сейчас жив только старший Хамид-ака. Он работал на такси, теперь на пенсии. Судьба трех младших трагична. Пропажа без вести, суицид, передоз.

Номером девять была фабрика спортоваров. Там шили спортивные маты. Озорные девушки с фабрики вечно заглядывали к нам в дом через невысокий забор и кричали: «Опоки, нон борми?» даже тогда, когда сосед нонвой Умар-ака не разжигал тандыра и не пёк лепёшек. Просто нас было шестеро братьев. Фабрика была за длинным жёлтым штукатуренным забором, который как-то окрасило кровью отца другого Мурада, из параллельного “А”. Его пырнул, не насмерть, отец кудрявого вислоусого Равшана-моряка.

Номер одиннадцать жила татарская семья. Сестра и два её младших брата. Сестра Сирина занималась легкой атлетикой на «Пахтакоре». К ним как-то во двор, пробив забор въехал троллейбус, полный пассажиров. Он задел дуб, проломил забор, пронесся мимо туалета и остановился у супы, где семья сидела и пила чай. Пассажиры удивленно взирали сквозь окна на дастархан. Семья испуганно взирала на троллейбус. Можно, наверное, найти тот дуб по отметине от троллейбуса.

Номер тринадцать был наш дом, двор в пять целых шесть десятых сотки.

Номер пятнадцать жила семья Д***вых. Дед Содик-амаки, которого за глаза называли «сассик-чол», бабка Кимё-опа. Мы удивлялись имени такому. Кимё значит «Химия». Папа Анвар-ака и мама Акида-опа всю жизнь работали в хлебном магазине. Сначала на Шумилова, потом на навоийской ярмарке внизу. Дети – старшая сестра Шахида училась в параллельном класссе “А”. Аброр, Шухрат и Гузаль были погодки. Шухрат был вроде тренером по боксу на «Спартаке». Потом ударился, говорят, в какое-то там течение, что ничем хорошим не кончилось.

Номер семнадцать жила тётя. Вот с детства мы называли её Тётя. Как в действительности звали эту тихую миловидную немолодую русскую женщину, я и не помню. Там не было детей – наших ровесников, а потому туда мы заходили может раз тысячу лет. Как и в номера девятнадцать и двадцать один.

Возле двадцать первого была старая водопроводная колонка. И проезд Кизил Юлдуз начинался там же. Проезд вёл с улицы Фуркат на улицу Бешагач. Там был большой жактовский двор. Он тянулся до самого Гулистана (на его месте сейчас часть дворца «Истиклол»-«Дружба народов»), где жили и несколько местных воров, а значит было спокойно. В том дворе азартно играли в лотто. Вы когда видели в последний раз играющих в лотто во дворе людей, все эти мешочки с бочонками, все эти карточки?

В проезде была «соль-база», где все окрестные школьники подрабатывали фасовкой поваренной соли в бумажные килограммовые пакеты. Жила там красавица блондинка Гала, одноклассница очередного старшего моего брата, его друг-моряк кудрявый вислоусый Равшан с женой Наташей, отца которого я упоминал выше. Проезд Кизил Юлдуз был достаточно широк для игр в «казаки-разбойники», «чиллю», «красное знамя», пятнашки, прятки и запуска воздушных змеев. Был в проезде один дядька, который запускал змеи-этажерки ростом с ребенка.

Вам различим зелёный трактор слева, на другой стороне улицы? Давным давно, до декабря 1979 года там был наш дом номер тринадцать. Пятьдесят лет тому назад я стоял на том месте, где зеленеет трактор и мечтал: «Вот вырасту большой, перейду на другую сторону сам». На другой стороне, в доме номер двадцать два жил товарищ мой по детским играм Алик Ка**ов (Олим, он же Поп), с которым мы ходили на озеро в секцию вольной борьбы. Папа Манноп-ака, мама Аня-опа. Папа его из армии вернулся с женой. Тётя Аня бегло говорила по-узбекски, хотя и с заметным акцентом.

На махалле все владели узбекским: и русский Сашка Суворов, и еврей Илларион Лапин, и кореянка Лидия Ли. Как в махалле говорили по-русски узбеки – вы сейчас читаете сами.

Мальчиков семьи Ка**овых преследовал какой-то рок. Старший, Анвар-ака был многократный чемпион и победитель многих всесоюзных турниров по вольной борьбе. Он потом женился на русской девушке, переехал жить в Томск и через несколько лет там утонул. Манноп-ака летал в Томск хоронить сына.
Второй брат, красавец, которого называли Маленький Равшан (был ещё большой Равшан, о котором выше говорилось) пришёл домой нетрезвый, а жена его не пустила. Она работала в магазине грампластинок за бешагачским базаром. Равшан решил спуститься с крыши на балкон и сорвался вниз. В 1979 году ему было 22 года только.
Третий сын, мой друг Алик, был женат пару-тройку раз. Его я не встречал больше с самых детских лет. Встретил его младшего брата, Алишера. Тот рассказал, что Алику отхватил кисть руки медведь в старом ташкентском зоопарке, когда он там был с детьми и пытался покормить зверя. Позже Алик умер в заключении.
С девочками семьи Ка**овых всё хорошо. Старшую сестру Саламат (она же Тамара) встретил в ТашГУ, на биолого-почвенном факультете им. Бродского. Она, помнится, несколько раз окликала меня по махаллинскому прозвищу, а так как ухо полностью от него отвыкло, я и не оборачивался, пока она не нагнала меня и похлопав по плечу не воскликнула: «Да Сашка же, ты чего, не слышишь?» У её сестрёнки Ильмиры тоже всё нормально.

Я уехал 11 ноября 1979 года в армию. Когда же прилетел в отпуск 10 декабря 1980 года – домов уже не было.
Ни первого, ни двадцать второго, никаких.